Национал большевики и коммунисты. Национал-большевизм против национал-коммунизма

Целью статьи является попытка освещения разных аспектов функционирования национал-большевистского движения. Для меня, наблюдающей за российской политической сценой из-за рубежа, оно представляется маргинальным, но его существование и действия - симптомы нескольких важных явлений и процессов общественного и идеологического толка в современном российском обществе.

Национал-большевики, называемые также нацболами или лимоновцами , в последние годы часто появлялись в российских новостях. Причиной этого становились прежде всего проводимые ими громкие и скандальные акции, о которых их организаторы говорили как о проявлениях политического протеста, но которые также оценивались посторонними как обыкновенные хулиганские эксцессы. Благодаря этим акциям, а также судебным делам, которые неоднократно заводились на их участников по обвинениям в попытках насильственного захвата власти, порчи госимущества, вандализма или возбуждения массовых беспорядков , национал-большевистское движение получило в обществе определенную известность . Тем не менее круг тех, кто на самом деле знает, «кто такие национал-большевики и чего они хотят», скорее узкий. Они сами определяют себя как апологетов имперской России, ортодоксальных революционеров, непримиримых противников тандема Путин - Медведев, врагов капитализма и любителей авангардного искусства. На протяжении нескольких лет единственной организацией нацболов была Национал-большевистская партия. Партию, в принципе, следует признать явлением первоначальным по отношению к движению, которое лишь потом вследствие раскола и далее официальной ликвидации НБП перестало быть монополизировано в ее рамках. Если говорить об идеологии - не партия была создана для того, чтобы распространять национал-большевизм, а скорее он был использован как средство, санкционирующее существование НБП и предоставляющее основание для проводимой ею радикальной критики возникшего после распада СССР порядка.

Процесс рождения национал-большевистской организации начался в 1993 г., когда после первомайской демонстрации двое из ее «отцов-основателей», Эдуард Лимонов и Александр Дугин, встретившись тогда второй раз в жизни, написали вместе документ под названием «Приказ номер 1», объявляющий о создании Национал-большевистского фронта. В нем говорилось, что цель организации - «устранение от власти антинациональной хунты и режима социальной диктатуры подавляющего меньшинства; установление нового порядка, основанного на национальных и социальных традициях русского народа» (Лимонов 2003: 39). Организация как таковая была зарегистрирована несколько месяцев спустя, в сентябре 1993 г., однако не как фронт, а как Национал-большевистская партия (Sieradzan 2008: 60). Амбициозные лидеры хотели придать ей статус общероссийской организации, что оказалось невозможным из-за недостаточного количества подписей под предложением о регистрации. В итоге НБП начала свое существование как региональная организация, действующая на территории Московской области; соответственно такой же статус получили ее отделения, возникшие в последующие годы в разных городах Российской Федерации.

Определение формального характера НБП проблематично. Несмотря на то, что в ее названии фигурирует слово «партия», она никогда официально не регистрировалась как таковая. Ее лидеры, впрочем, сначала к этому и не стремились. НБП в первый период существования функционировала по принципу свободного союза авангардных артистов, отличающихся часто скандальными взглядами. Протест, который они выражали, был направлен против явлений и процессов, выходящих за пределы строго политической сферы, и имел холистический характер - отрицалась действительность во всех ее аспектах: общественном, этическом, эстетическом.

Несмотря на то, что через несколько лет статус организации начал частично меняться и она предприняла усилия для того, чтобы оказаться в списке политических партий, ее предложения систематически отклонялись (неудачей заканчивались попытки получить статус общероссийской организации, что, между прочим, препятствовало НБП самостоятельно участвовать в парламентских выборах [Лихачев 2002: 83]). В 2007 г. решением суда она была признана террористической организацией, а ее деятельность официально запрещена на территории Российской Федерации. В результате такого хода событий большинство активистов НБП вошло в состав оппозиционного движения «Другая Россия»в качестве его индивидуальных членов, всего лишь лично симпатизирующих национал-большевикам и придерживающихся их лозунгов. Посторонний наблюдатель политической жизни может и не заметить того, что партию официально ликвидировали, поскольку не произошло снижения активности нацболов, которые придумали на этот случай лозунг: «Партия не существует - она действует!» Продолжает печататься партийная газета, проводятся разного рода акции, работают национал-большевистские сайты в Интернете .

Кроме того, к моменту официальной ликвидации НБП национал-большевистское движение раскололось. Кульминацией наступающего конфликта между его деятелями, касающегося широко понимаемого видения того, чем должна быть НБП, а также идеологических аспектов, стал съезд тридцати региональных организаций в августе 2006 г. в Москве. Их представители решились на отделение и создание конкурентной организации - Национал-большевистского фронта. Официально входя в состав Евразийского союза молодежи, управляемого Александром Дугиным (который вышел из партии еще в 90-е гг.), Фронт на самом деле является самостоятельным, имеет собственные руководство и структуру.

Идеология национал-большевизма. Национал-большевизм как синтез экстремумов

Национал-большевизм представляет собой компиляцию мыслей и лозунгов, обычно характерных для правых и традиционно ассоциируемых с левыми. Он часто определяется как синтез крайне правых идей в области политики и радикально левых - в сфере экономики. Национал-большевизм не является при этом простой суммой вышеуказанных элементов: при их взаимодействии возникает совершенно новое, самостоятельное качество.

Национал-большевистская символика позволяет заметить, что соединение правых и левых акцентов - отличительная черта идеологии, с которой она связана. Флаг НБП на первый взгляд напоминает флаг Третьего рейха - черная эмблема в белом круге на красном фоне. В качестве этой эмблемы выступает, однако, не свастика, а символ советского государства - серп и молот . Нацболы тожеприветствуют друг друга с помощью выпрямленной протянутой вперед руки, что порождает ассоциации с жестами, типичными для крайне правых движений, однако открытую ладонь заменяет в этом случае сжатый кулак, который в свою очередь используется как символ левыми активистами разных течений.

В контексте разделения на правых и левых, существующего как в общественных науках, так и в политической жизни и повседневном мышлении, отдельные элементы национал-большевизма кажутся совершенно несовместимыми. Однако, как убеждает главный теоретик нацболов Александр Дугин, их смесь является вполне правомочной, а необходимость ее сотворения - глубоко обоснованной. Линия идеологического деления располагается сегодня, во время триумфа либерально-демократических ценностей и капиталистической системы, как бы поперек традиционной дихотомии правые - левые. На одной стороне - взгляды главного течения, на другой - все оппозиционные им. «Главным философским вопросом современности, - пишет Дугин в одной из своих статей, - является не противопоставление правых и левых, духа и материи, а противопоставление наших правых и левых (красно-коричневых) не нашим правым и левым (либералам)» (Дугин б. г. а ). Таким образом, возникает пространство для согласия и сотрудничества между крайне левыми и крайне правыми, на почве которых может вырасти такая идеология, как современный национал-большевизм .

Дугин в своем анализе обращается к взглядам Карла Поппера, изложенным в работе «Открытое общество и его враги». Поппер на ее страницах делит все общества на два типа. «Открытые» характеризуются вышестоящей позицией человеческого индивидуума по отношению к окружающей его действительности и отказом от всяких форм Абсолюта, существование которого обозначало бы ограничение личности трансцендентной к ней силой. Общества, «враждебные открытым», называемые Поппером «тоталитарными», опираются на веру в какой-то вид Абсолюта, что, по его мнению, обязательно ведет к сокращению свободы человеческих действий, закрытию некоторых возможностей развития и отказу от путей эволюции, не совпадающих с теми, которые определяются абсолютными ценностями. Для Поппера, подчеркивает Дугин, не имеет значения, какой политический лагерь представляют или какого мировоззрения придерживаются «враги открытого общества», - они могут принадлежать либо к левым, либо к правым кругам. Различия между ними несущественны перед соединяющей их верой в трансценденцию, телеологию, метафизику (Popper 2007).

Дугин, принимая и развивая взгляды Поппера, толкует их как будто наоборот. Если Поппер определяет себя как сторонника «открытых обществ», то симпатии Дугина - на стороне их врагов. Национал-большевизм, по его мнению, должен стать почвой для объединения всех, кто в «открытых обществах» видит угрозу естественному порядку вещей, согласно которому только вера в Абсолют способна стать настоящей опорой для существования человечества.

Продолжение или новое качество?

Среди персонажей, признаваемых важными для современного национал-большевизма, особое место занимают исторические творцы его идеологии. Считается, что идеология коренится в первых годах межвоенного периода, когда она родилась параллельно в двух интеллектуальных кругах. Авторство самого термина приписывают Эрнсту Некишу, одному из тех, вокруг которых в период существования немецкой Веймарской республики сосредоточивалась так называемая «черная», или революционно-консервативная, оппозиция. Другое сообщество, в котором расцвела в 1920-е гг. идеология национал-большевизма, возникло среди российской белой эмиграции. Оно сосредоточивалось вокруг Николая Устрялова и сначала использовало для определения развиваемого идейно-политического течения название сменовеховство, которое происходило от альманаха «Смена вех», изданного в 1921 г. в Праге. Это название в свою очередь имело отношение к сборнику статей «Вехи», опубликованному в 1909 г. самыми выдающимися представителями российской антиреволюционной и антибольшевистской интеллигенции. Пользуясь определением сменовеховцы, члены этого течения выражали мнение, что изменение исторических обстоятельств требует покончить с неприязнью к большевикам и предоставить им поддержку. Со взятием ими власти сменовеховцы связывали большие надежды по преодолению отсталости России, сохранению ею имперского статуса и усилению ее позиции на международной арене. Сменовеховцы относительно быстро приспособили термин «национал-большевизм» для описания совокупности выражаемых ими мнений.

Современный национал-большевизм на самом деле имеет очень мало общего с его историческими эманациями. Несмотря на то, что нацболы позиционируются как идеологические преемники Устрялова и Некиша, последние с трудом могут быть действительно ими признаны. Всякие их ссылки на прошлое - инструментального характера. После более глубокого анализа взглядов Устрялова на экономическую жизнь оказывается, что он являлся сторонником капитализма, хотя с национальным, «подлинно русским», оттенком. С энтузиазмом он приветствовал объявление нэпа как шанс на образование в России слоя буржуазии и укрепление права на частную собственность (Краус 1997: 104-105, 113). Такие мнения не совпадают с идеологической линией современных национал-большевиков. Это один из показателей того, что Устрялов исполняет в основном роль этикетки и символа для его официальных наследников, не обязательно являясь для них источником вдохновения. Сам Лимонов высказывался, что то, что партию назвали национал-большевистской, - своего рода случайность. Дугин в своих текстах толковал понятие национал-большевизма очень широко, описывая его как «сверхидеологию, общую для всех врагов открытого общества» (Дугин б. г. б ). Ее эклектизм вытекает из того, что она соединяет всякие идейные течения, мысли и проекты антикапиталистического и антилиберального толка. Впоследствии она может быть охарактеризована как истинно постмодернистское явление, как дитя постидеологической эпохи.

Ленин в начале ХХ в., отвечая на вопрос о содержании понятия «большевизм» и его отношении к марксизму, писал, что он является применением революционного марксизма к особым условиям эпохи . Из этой дефиниции вытекает, что большевизм - это явление темпорального характера, возникшее в особом историческом времени и лишенное признаков универсалистской идеологии. Похожие размышления тоже можно отнести к устряловскому национал-большевизму, в случае которого обстоятельства возникновения настолько существенны для процесса интерпретации, что, не учитывая их, трудно вообще начинать этот процесс. То же касается и идеологии, выступающей сегодня под названием национал-большевизма: ее основы - это реакция на конкретную историческую ситуацию, на систему идеологических координат, характерных для современного исторического периода. Эти координаты, естественно, находят свое отражение в общественной, политической и экономической действительности, на которую сфера идей оказывает всегда более или менее явное влияние. Речь идет о доминировании рационалистически-либерального дискурса во всех областях жизни. С точки зрения России, где отечественная традиция либерализма слаба, эта ситуация воспринимается с большой долей неприязни и скептицизма. В восприятии россиян этот дискурс - что-то «снаружи», что-то навязанное, импортируемое с Запада в период постсоветской трансформации. А поскольку он был принят «в пакете» с новой экономической политикой и политическими решениями, которые подавляющему большинству населения принесли обеднение, разочарование и ожесточение, естественным образом появились тенденции возложить на него ответственность за ряд отрицательных явлений, возникших в России после 1991 г.

Специфику современного национал-большевизма нельзя понять без соотнесения его с либерализмом, в оппозиции к которому формулируется его основа. Не сильно преувеличивая, можно определить национал-большевизм в постсоветской России как идеологию протеста против того, что предлагает либерализм, сочетаемый с демократией и капитализмом. Эти три идеологии воспринимаются как интегральным образом связанные и через этот союз учреждающие некую систему, или некий холистический проект, содержащий определенную картину устройства мира, существования личности и развития человечества. Исключительно эта картина, функционирующая по крайней мере в нескольких незначительно отличающихся друг от друга вариантах, разница между которыми не влияет на ее суть, помещается в узких рамках политкорректности; само это понятие, впрочем, из словаря терминов, свойственных только либерально-демократическому дискурсу. Все конкурентные идеи насчет обустройства мира и общественной действительности выбрасываются из спектра взглядов, считаемых одобряемыми и допускаемыми в дискуссии.

В итоге требуемые национал-большевизмом изменения тоже имеют холистический и глубокий характер. Их цель - преобразование прежде всего способа мышления о мире, парадигм интерпретации происходящих в нем явлений и процессов. Текущей политической борьбе придается второстепенное значение. Сначала следует сосредоточиться на существенной модификации идеологического статус-кво, который оказывает свое влияние на принципы и условия реализации каждой политической, общественной или художественной действительности (Дугин 1994).

Важно и значимо, что, похоже, начертанную выше идеологическую действительность современного мира интерпретируют главные личности из круга западноевропейских левых философов - Славой Жижек, Шанталь Муфф, Ален Бадью, которые указывают на очень узкие рамки современного общественно-политического дискурса, в котором либеральная демократия получает статус практически безальтернативного проекта (Badiou 2007; Mouffe 2008; Żiżek 2007). Жижек прямо пишет о «запрете мышления», не позволяющем создавать и артикулировать каких-нибудь целостных сценариев перестройки мира, что в большей степени объяснимо памятью о трагических последствиях общественной инженерии, которые мы могли наблюдать в ХХ в. Нацболы в значительной мере и делают то, что предлагает словенский философ, - проблематизируют не только капитализм, что все чаще бывает сегодня проявлением хорошего тона, но и либеральную демократию и ее роль в содержании капиталистической системы.В свою очередь взгляды Муфф - сопротивление исключению из политики всяких чувств и страстей и пренебрежению ее аффективным измерением, убеждение в необходимости повторного узаконивания их влияния на решения и поведение в области политики - сходятся с национал-большевистской критикой рационализма. Как говорил Дугин, «рефлексия Запада все раскладывает на детали и одновременно все истощает и засушивает, как экспонаты в цветнике. Зато наша рефлексия не лишает нас аромата жизни, прямо эротического восторга от наших идей, мы ей напиваемся, мы пьяны Евразией...» (Czekam… 1998: 142).

Российский национал-большевизм скорее должен тогда считаться не продолжением идейных течений, которые возникли девяносто лет тому назад и теперь возрождаются в модифицированном обстоятельствами виде, но проектом, задуманным непосредственно как ответ на вызовы современности и с этой точки зрения творчески эти течения эксплуатирующим. Его идеология совпадает больше с новейшей левой философской мыслью, чем с историческими проектами, на которые он ссылается в своем названии.

Общественный резонанс национал-большевистского движения

Все идеологические тонкости часто имеют второстепенное значение для тех, кто вступает в ряды национал-большевистских организаций. Хотя, конечно, чтение книг Дугина и почитаемых движением философов поощряется, большая часть нацболов не уделяет этому занятию особого внимания. Причины, по которым они попадают в НБП, а сейчас и в НБФ, часто не имеют много общего с интеллектуальными увлечениями или четко определенными политическими взглядами.

Участие в национал-большевистском движении, как правило, накладывает отпечаток на все стороны жизни его активистов. Слово нацбол еще до возникновения в составе движения внутренних споров и впоследствии его расщепления на неприязненные друг к другу лагеря обозначало на самом деле намного больше, чем член Национал-большевистской партии. Быть нацболом - этовыбор конкретного жизненного пути и определенного холистического мировоззрения. Непреодолимое влияние, которое движение оказывает на жизнь своих членов, обусловливается в большой степени тем фактом, что НБП, а теперь и НБФ, - это намного больше, чем типичная политическая организация. Их долгосрочная цель - не победа в политической борьбе, а революционное преображение общественной действительности в каждом ее аспекте. Учитывая эти стремления, а также роль музыки, искусства, стиля и эстетики в деятельности национал-большевиков, можно предположить, что создаваемое ими движение получило форму субкультуры; это утверждение тем более обоснованно, что большинство его членов и сторонников составляют молодые люди, средний возраст которых не превышает 22 лет (Савельев 2006: 166).

В СССР воспитание молодежи в духе советских идеалов являлось предметом особой заботы со стороны государства. Этот процесс совершался главным образом в рядах пионерских и комсомольских организаций, принадлежность к которым имела массовый характер. В сегодняшней России ситуация представляется совершенно иной. Государство, уходя из многих сфер прежней активности, большую часть обязанностей в сфере воспитания сбросило со своих плеч. Семья, которая прежде всего должна перенять основную часть этих обязанностей, оказывается часто дисфункциональной в ситуации, когда ей надо в ускоренном темпе приспособиться к новым условиям функционирования в капиталистическом хозяйстве. Авторитет школы и учителей постепенно снижается. При слабости гражданского общества, высоком уровне инерции и общественной индифферентности процент молодежи, объединенной в какие-нибудь организации, является ничтожным. Наступающая индивидуализация жизненных позиций, нарушение коллективной системы ценностей и падение общих авторитетов - процессы, характерные для постсоветских обществ, - сильно влияют на молодых людей, усложняя определение ими иерархии жизненных приоритетов, целей и стремлений.

Описанные выше обстоятельства значимо способствовали популяризации Национал-большевистской партии в кругах молодежи. Лидеры НБП с самого начала ориентировались на молодежь, а своей деятельности в большой степени придали образовательно-воспитательный характер. Пожалуй, ни одна из непосредственномолодежных организаций не обращала так много внимания на формирование ума и характера молодого человека, как НБП. Будучи еще ее членом, Александр Дугин говорил о себе и своих сотрудниках: «В общем, мы единственная партия, которая занимается мыслями молодежи. Мы учим их думать и жить. Мы занимаемся индоктринацией будущей генерации» (Czekam… 1998: 144). Эта индоктринация проводилась в разных плоскостях. С одной стороны, на интеллектуальном уровне, через ознакомление молодежи с литературой, организацию семинаров и лекций, издание журналов и книг, с другой - через формирование художественных вкусов, путем распространения и рекламирования творчества авангардных артистов, вовлеченных в сотрудничество с НБП, и, наконец, с третьей - через организацию и участие подростков в пикетах, шествиях, акциях, что должно стимулировать развитие личности будущего революционера. Симптоматично, что, как пишет польский исследователь феномена национал-большевизма Пшемыслав Серадзан, в московской штаб-квартире партии «создали библиотеку экстремистской литературы и провизорный тренажерный зал» (Sieradzan 2008: 75).

Обращение Национал-большевистской партии в сторону молодежи обусловлено несколькими факторами. Во-первых, естественной склонностью молодежи симпатизировать максималистским, радикальным идеалам. Во-вторых, убеждением НБП о необходимости создания нового человека и нового общества. Для достижения этой цели надо, как выразился Лимонов в «Моей политической биографии», «испортить им (обществу. - М. Ж. ) детей, брать детей и воспитывать их в партии» (Лимонов 2002). К такому выводу писатель пришел на основании опыта своей избирательной кампании, которая велась в 1993 г. в Тверской области, когда он баллотировался в депутаты Государственной Думы. Личный контакт с жителями провинции произвел на Лимонова очень плохое впечатление и породил пессимистические размышления о состоянии российского общества, требующем глубокого и радикального обновления. Особенно неблагосклонно Лимонов высказывался тогда о тверских пенсионерах. Их менталитет он считал результатом все еще непреодолимых остатков влияния крепостной системы на психологию человека (Лимонов 2002). В итоге будущий председатель НБП принял решение, что организация, которую он создаст, должна опираться на молодежь как на группу, которая в наименьшей степени обременена прошлым и является самой податливой к мировоззренческим переменам.

Свое послание национал-большевистские лидеры направили главным образом к общественно неприспособленной молодежи, так называемым маргиналам. Под этим термином понимаются отчужденные личности, аутсайдеры, в обществе помещающиеся на границе между разными группами, культурами, системами норм и ценностей, и ощущающие на себе их часто взаимно противоречивые влияния (Вергазов 2004). Так как они не идентифицируются полностью ни с каким социальным или культурным сообществом, их характеризует большая податливость к укоренению в новом, только что возникающем. Определение маргинал часто используется также в отношении к людям общественных низов - бездомным, наркоманам, хулиганам. Их худший статус в социальной иерархии - это, по мнению партии, фактор, стимулирующий их участие в организациях, стремящихся к свержению власти, и гарантирующий их преданность делу революции, которая является для них шансом на радикальную смену своего положения. Презрение, испытываемое маргиналами к мещанским ценностям, нонконформизм и тот факт, что им нечего терять, делают из них идеальных воинов за новый, лучший мир. По словам Эдуарда Лимонова, это доказала уже Октябрьская революция, в которой ведущую роль сыграли не рабочие и крестьяне, а всякие чудаки, бомжи, бродяги (Sieradzan 2008: 93-94).

Действительность частично модифицирует задуманный архетип члена Национал-большевистской партии. Средний ее деятель -это либо подросток, учащийся в ПТУ, выходец из пролетарской семьи, проживающий в одном из спальных районов большого города, либо студент. Как правило, у него уже есть «субкультурный» опыт, приобретенный среди панков, хиппи, экологов, баркашовцев (Топорова 1999). Несмотря на то, что материальное положение большинства достаточно трудное, а прошлое - нередко полукриминальное, часть активистов происходит из привилегированных социальных слоев, имеет перспективу успешного будущего, и вроде бы никаких поводов для демонстрации неудовлетворенности общественным статус-кво у нее нет. Мотивацию их вступления в ряды партии выражают слова одного из нацболов - студента Московского университета, который высказался на эту тему от своего имени и имени своих друзей: «У нас просто не было другого выхода. […] для нас нет места в этом обществе. Не надо думать, что мы не можем устроиться - можем… но не хотим, не это для нас жизнь. Мы хотим многое изменить. А Партия дает нам эту возможность, вне Партии мы обречены» (Вергазов 2004). В НБП «приходят художники, филологи, историки, студенты, представители творческой интеллигенции из провинции», - утверждает Алена Полунина, автор документального фильма о нацболах « Да, смерть!», и добавляет: «Там много людей неглупых и ироничных» (Кичин 2004).

Существуют два основных сценария, по которым ряды партии пополняются новыми членами. Попасть в них можно либо заполнив анкету, которая печатается в каждом номере партийной газеты «Лимонки», и отослав ее в Москву, после чего нацболы должны выйти на связь, либо благодаря знакомым. Иногда целые группы молодых людей вступают в НБП одновременно. Романтически-революционный стиль и риторика партии привлекают к ней многих бунтующих и заинтересованных в конспиративной деятельности молодых людей, которые хотят необычного опыта; однако большая их часть быстро уходит разочарованной, когда оказывается, что подготовка к революции - это, между прочим, продажа «Лимонки» и другая прозаическая и монотонная деятельность (Топорова 1999).

Становясь членами субкультуры нацболов , молодые люди получают главным образом чувство принадлежности к конкретному сообществу, поддержку в группе, некий морально-этический кодекс поведения. Обычно большинство свободного от науки или работы времени они проводят с товарищами из организации, вместе отмечают праздники. «Партия - это мой Бог, моя Церковь, моя религия и моя родина», - говорит один из героев фильма Алены Полуниной, снятого в московской штаб-квартире НБП; другой заявляет: «Наш Бог - Россия, наша Церковь - Партия, наш пророк - Эдуард Лимонов» . Членство в национал-большевистской организации действительно напоминает участие в религиозном движении. Самый хороший пример - «Молитва нацбола»,декламируемая или выкрикиваемая во время демонстраций; в ней речь идет об объединении в борьбе и жертвовании жизнью (Савельев 2006: 168; Sieradzan 2008: 78). На это объединение с «партийными товарищами», как обращаются друг к другу национал-большевики, или «братьями», как возвещает текст «Молитвы», доктрина НБП делает большой упор. Члены организации должны избавиться от мышления индивидуалистическими категориями, стать одной, послушной и дисциплинированной силой. В партии запрещаются фракционность и всякие проявления неподчинения (Вергазов 2004).

Среди нацболов распространен единый стиль одежды: черные кожаные куртки, тяжелые ботинки, милитаристский стиль. Многие из них бреют голову или делают партийную татуировку: рисунок гранаты Ф-1 (называемой в народе «лимонкой») на левом предплечье (Топорова 1999). Национал-большевистская молодежь часто не сторонится алкоголя, зато наркотики в партии запрещены, и часто те, кто принимал их до вступления в НБП, потом от этого отказываются. Нацболы обвиняют российское государство в том, что оно пренебрегает проблемой наркомании или даже способствует ее развитию, потому что тех, у кого есть данная зависимость, легче контролировать и подвергать разным манипуляциям. Сами они предлагают молодежи для борьбы с системой альтернативу, которая, как пишет одна из деятельниц, «дает все: цель, целый набор средств для ее достижения, отличных товарищей, недозированный адреналин и ощущение того, что ты живешь не зря» (Далила б. г.).

Национал-большевизм как контркультура

Несмотря на выражаемые с самого начала стремления к участию в политике, Национал-большевистская партия в первые годы своего существования напоминала скорее общество творцов и любителей андеграундного искусства. На протяжении разных периодов времени с ней были связаны представители разных областей культуры, которых объединяла неполиткорректность, характеризующая как их политические взгляды, так и художественную деятельность. Принадлежность к НБП означала сопротивление широко понимаемому статус-квои была равнозначна акту бунта против окружающей действительности в разных ее измерениях, не только политическом. Со временем вопросы, связанные с текущей политикой, получили приоритет в рамках партийной деятельности, но оригинальность принимаемых методов активности и экстравагантные сценарии проводимых «акций прямого действия», из которых многие напоминают артистический перформанс, показывают, что эстетический аспект по-прежнему играет в ней большую роль; политический протест должен иметь соответствующую форму и соответственно выражаться.

Культура, как это отмечено в первой программе НБП, должна, по мнению ее членов, расти, как дикое дерево, артисты - обладать полной творческой свободой (Программа… 2003). Всякая цензура в области искусства считается недопустимой. Демократический строй, правда, исключает функционирование цензуры, но все-таки не способствует развитию творческой деятельности, потому что ориентируется на рядовую личность, которой не свойственен интерес к искусству. Национал-большевики считают, что настоящие артисты в демократическом обществе всегда останутся отчужденными и ненужными (Райков 2004). Зато существование тотального государства с сильной властью, обеспечивающей железную дисциплину и порядок, не создает угроз творческой свободе. В таком государстве ограниченной исключительно через принуждение с его стороны может быть внешняя свобода, которая на самом деле в любых условиях неустанно, по самой природе мира и общества, подвергается ограничениям. То, на чем надо сосредоточиться, - это защита внутренней свободы человека, его творческой воли, возможности самореализации (Бондаренко 1994).

Национал-большевики предпочитают прогрессивное искусство, которое по-современному эксплуатирует и преобразовывает специфически русские сюжеты и мотивы, черпает в традициях народа и выражает его дух. Они решительно отвергают всякие культурные ценности, поступающие с Запада, но охотно заимствуют у него формы их передачи. Лимонов изложил эту стратегию следующим образом: «Мы с большим удовлетворением украдем у Запада технологии, а потом с их помощью победим Запад. Как говорил Ленин: “Запад продаст нам веревку, на которой мы его повесим”» (Koroluk 1998: 150).

Одна из этих «веревок» - рок-музыка. В процесс создания НБП был вовлечен Егор Летов, панк-роковый музыкант, а связаны с ней также другие представители российской музыкальной сцены. В результате одним из главных проявлений активности партии в первые годы ее существования стал патронат над проектом «Русский прорыв». Стимулом для его возникновения было сопротивление определенных художественных сообществ политике Бориса Ельцина. В его рамках организовывались концерты и издавались альбомы рок-групп, таких как «Гражданская оборона», «Родина», «Инструкция по выживанию», «Красные звезды» (Беларусь). Музыканты этих коллективов симпатизировали партии, а их произведения выражали мысли, во многом совпадающие с ее идеологической линией (Русский прорыв 2005).

Кроме музыкантов, в том числе таких известных, как талантливый композитор Сергей Курехин или бард Александр Непомнящий, с НБП сотрудничали или сотрудничают писатели Алексей Цветков и Захар Прилепин, считаемые одними из самых способных представителей молодого поколения в области литературы, поэтесса Анна Витухновская, режиссеры Олег Мавроматти и Сергей Сальников, человек-оркестр, выпускник Гарварда и редактор культового интернет-журнала «Ленин» Михаил Вербицкий и другие. Их творчество в огромной степени способствовало популяризации партии в обществе и являлось тем элементом, который пробудил интерес к национал-большевизму в кругах любителей культурного андеграунда.

Под эгидой национал-большевиков возникло даже отдельное эстетическое течение, известное как НБ-Арт, с которым идентифицируется ряд художников, рисовальщиков, графиков и плакатистов. Некоторые их работы можно посмотреть на интернет-страницах нацболов . В 2005 г. молодые прозаики, связанные с НБ-Арт, издали антологию рассказов под названием «Поколение Лимонки»(Sieradzan 2008: 100).

Многие люди искусства, связанные с НБП, приняли участие в процессе издания партийной газеты «Лимонка», благодаря чему она стала отличаться большой оригинальностью, не напоминая ни одну из других радикальных газет. Даже критически настроенные к национал-большевикам люди неоднократно положительно высказывались о ее содержании и стиле, в котором она издается. Кроме статей, посвященных сугубополитическим вопросам, в «Лимонке» можно найти и другие материалы, которые делают из нее продукт, действительно исключительный на рынке прессы. Ее страницы заполнены в том числе и сведениями об исторических экстремистах и революционерах, а также серийных убийцах и известных скандалистах. В ней находятся рубрики, посвященные литературе, кино, рок-музыке, с помощью которых «Лимонка» старается формировать эстетические вкусы своих читателей, предоставляя им также практические советы насчет начала собственной творческой деятельности. В газете размещаются также репродукции авангардных картин, карикатуры и рисунки, поэтому отдельные ее номера сами немного напоминают произведения искусства .

Художественная программа национал-большевиков аналогична общественно-политической. Обе выражают критику релятивизма, отрицают рационализм и скептицизм, требуют отношения к Абсолюту. Их сутью является протест против широко понимаемого постмодернистского проекта, предложение вернуться к сакральным, магическим корням бытия, снова найти опору для смысла человеческой жизни и человеческой деятельности в трансцендентных ценностях. Национал-большевики считают, что действительность, в которой мы живем, предоставляет неопровержимые доказательства того, что выбор такой дороги сегодня необходим. Как утверждает Михаил Вербицкий, надо сопротивляться «все нивелирующему постмодернизму, с его отвратительным подмигиванием, перемигиванием, вседозволенностью и постоянной фигой в кармане. Мир гибнет, и дурацкое подмигивание в этой ситуации преступно» (Вербицкий 2005).

Литература

Большевизм. [б. г.] Большая советская энциклопедия. 2004. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://bse.sci-lib.com/article128210.html. Дата доступа: 1.05.2009.

Бондаренко, В. 1994. Прорыв-94.Завтра (декабрь). Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.gr-oborona.info/244.html. Дата доступа: 29.01.2009.

Вербицкий, М. 2005. Оживить вселенную. Завтра (декабрь). Интернет-ресурс. Режим доступа: http://zavtra.ru/cgi//veil//data/zavtra/ 05/623/71.html. Дата доступа: 30.01.2009.

Вергазов, И. 2004. Молодежь в социальном пространстве Национал-большевистской партии. Развитие личности 1: 108-117. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://rl-online.ru/articles/1-04/418.html. Дата доступа: 7.05.2009.

Далила. [Б. г.] Абсолютный наркотик. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.nazbol.ru/rubr28/index0/545.html. Дата доступа: 26.04.2009.

Дугин, А.

[Б. г. а ] Линия фронта давно изменилась. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://arcto.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=1018. Дата доступа: 30.01.2009.

[Б. г. б ] Метафизика национал-большевизма. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.arcto.ru/modules.php?name=News&file=article& sid=73. Дата доступа: 27.02.2009.

1994. Новые против старых. Лимонка (апрель). Интернет-ресурс. Режим доступа: http://limonka.nbp-info.ru/001/001_12_2.htm. Дата доступа: 22.04.09.

Кичин, В. 2004. Подростки Савенки. Российская газета. 22 октября. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.rg.ru/2004/10/22/da-smert.html. Дата доступа: 24.04.2009.

Краус, Т. 1997. Советский термидор . Будапешт: Меценат.

Лимонов, Э.

2002. Моя политическая биография . Интернет-ресурс. Режим доступа: http://nbp-info.com/new/lib/lim_biography/bio3.htm. Дата доступа: 22.04.2009.

2003. Анатомия героя . Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www. limonow.de/download/download.html. Дата доступа: 26.04.2009.

Лихачев, В. 2002. Нацизм в России . М.: Панорама.

Национал-большевистская партия [Б. г.]. Википедия. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://ru.wikipedia.org. Дата доступа: 20.04.2009.

Программа национал-большевистской партии. 2003. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.nbp-info.ru/new/partia/programm.html. Дата доступа: 14.01.2009.

Райков, А. 2004. Культурная составляющая национал-большевизма. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.nazbol.ru/rubr28/261.html. Дата доступа: 10.05.2009.

Русский прорыв. 2005. Википедия. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%BF%D1%80%D0%BE%D1%80%D1%8B%D0%B2. Дата доступа: 11.05.2009.

Савельев, В. 2006. Горячая молодежь России. Лидеры. Организации и движения. Тактика уличных битв. Контакты . М.: Кванта.

Топорова, А. 1999. «Нацболы» в Санкт-Петербурге: образы и повседневность. Молодежные движения и субкультуры Петербурга . Интернет-ресурс. Режим доступа: http://subculture.narod.ru/texts/book2/toporova.htm. Дата доступа: 18.03.2009.

Badiou , A . 2007. Święty Paweł. Ustanowienie uniwersalizmu . Kraków.

Czekam na Iwana Groźnego. 1998. Fronda 11/12.

Koroluk, B. 1998. Rock euroazjatycki. Fronda 11/12.

Mouffe , Ch. 2008. Polityczność. Warszawa.

Popper, K. R. 2007. Społeczeństwo otwarte i jego wrogowie. T. 1, 2. Warszawa.

Sieradzan, P. J. 2008. Aksamitni terroryści. Narodowy bolszewizm w Federacji Rosyjskiej . Warszawa.

Żiżek, S. 2007. Rewolucja u bram. Pisma Lenina z roku 1917 . Kraków.

Самым большим и самым известным стал процесс так называемых декабристов - 40 нацболов, которые в декабре 2004 г. совершили несанкционированную акцию захвата общественной приемной президента РФ.

Размеров этой известности не стоит, однако, преувеличивать. Мой личный опыт недавнего разговора на эту тему с 24-летней студенткой из Новосибирска показывает, что не все россияне слышали когда-нибудь название «национал-большевики».

На этих сайтах администраторы размещают, между прочим, такие комментарии: «Национал-большевистская партия была признана в 2007 году экстремистской, поэтому редакция нашего сайта информирует, что все нижеизложенные материалы публикуются лишь с целью исторического исследования, а не пропаганды деятельности какой-либо организации». См.: http://www.nazbol.ru/rubr28. Дата доступа: 26.04.2009.

С 2007 г., когда деятельность (а впоследствии также символика) НБП была признана нелегальной, используется флаг с черным вместо красного фоном. См. статью «Национал-большевистская партия» на страницах Википедии (Национал-большевистская… б. г.).

Подобный синкретизм может проявляться также в других, менее радикальных формах. Их примером является постсекуляризм, в Польше популяризируемый в последнее время левым сообществом, сосредоточенным вокруг журнала «Политическая критика» (см. особенно статьи из № 14 под названием «Только Истина освободит нас»). В рамках постсекуляризма возникает общее дискурсивное пространство для левой мысли и христианской теологии.

Сегодня выражение «национал-большевизм» неизбежно вызывает ассоциацию с Эдуардом Лимоновым, однако данный политический феномен уходит своими корнями в 20-30 годы и связан с такими мыслителями, как Эрнст Никиш и Николай Устрялов, которые, каждый своим путем, пришли к аналогичным политическим взглядам.

Впервые термин «национал-большевизм» был использованы в конце Первой мировой войны немецкими коммунистами Генрихом Лауфенбергом и Фрицем Вольфхаймом. Они призывали советы немецких рабочих и солдат отказаться от соглашений Версальского договора и начать национально-революционную войну в союзе с Советской Россией против капиталистического Запада. Национал-большевизм можно рассматривать как левое крыло в «консервативной революции». Наверное, ближе всего этому течению стоял Э. Юнгер. К представителям данного течения также можно отнести Карла Отто Петеля, Вернера Ласса, Пауля Эльцбахера, Ганса фон Хентинга, Фридриха Ленца, Бодо Узе, Беппо Ремера, Хартмута Плааса, Карла Трегера. Но, центральное значение в этом движении имел немецкий философ и политик Эрнст Карл Август Никиш (1889-1967). Удивительным образом, параллельно идеи национал-большевизма разрабатываются русским правоведом и политическим мыслителем, идеологом т.н. «сменовеховства», Николем Васильевичем Устряловым (1890-1937).

С одной стороны, спецификой национал-большевизма является его повышенный интерес к опыту русского большевизма и советскому проекту, с другой – неприятие левого интернационализма с их глобалистским проектом мировой революции и коммунизма. При этом национал-большевизм не является национализмом в обычном смысле этого слова. Национализм, как правило, связан с идеей национального государства (état-nation ). Для национал-большевизма, согласно Устрялову, высшей формой государства является полиэтническая империя. Если и должен быть государствообразующий народ, то это не подразумевает национальной унификации или неравенства этносов.

Эрнст Никиш

Свой путь политика Никиш начинал в сфере «левой» политики. Он был членом Социал-демократической партии Германии, но в 20-е годы его мировоззрение претерпело изменения в сторону национализма, в результате чего в 1926 г. его он был исключен из партии. В дальнейшем Никиш вступает в Старую социалистическую партию Саксонии , которую ставит под свой контроль. Благодаря знакомству с Августом Виннигом Никиш сближается с представителями «консервативной революции».

Постепенно в своем журнале «Сопротивление » («Widerstand ») он разрабатывает идеологию национал-большевизма. Вокруг него сплотился круг единомышленников, получивший аналогичное название. «Сопротивление » находилось в оппозиции Веймарской республики с ее либерализмом, капитализмом и западными влияниями.

Следует отметить, что Никиш известен своей резкой критикой нацизма. Он раньше других «консервативных революционеров» осознал опасность Гитлера для Германии. Уже в 1932 г. он написал памфлет «Гитлер - злой рок для Германии », а после прихода нацистов к власти встал в оппозицию режиму и стал, по сути, единственным публичным его критиком. Никиш осуждал антикоммунистическую истерию и атиславянский расизм нацистов. Большевизация Германии, по мнению Никиша, стала бы меньшим злом, чем национал-социализм. Он уподоблял агрессивные планы Гитлера против СССР крестовому походу 1240 г. со стороны «романского мира». Гитлер для него лишь агент Запада и «романского мира» (Никиш отмечал его австро-католическое происхождение), а не вождь немецкой нации:

«Против Советского Союза Гитлер стоит в едином фронте с остальными западными державами. … Тот, кто придерживается западных духовных ценностей и благ западной цивилизации, держит сторону Версаля; он поступается Германией, чтобы не ставить под удар эти ценности и блага. Это перебежчик, пусть даже он надеется на «консервативный синтез», связывающий Европу и немецкий национализм в неком «высшем единстве».

Западную природу нацизма демонстрируют его расизм, культ вождя, симпатии к Англии, компромисс с финансовым капиталом, мелкобуржуазное желание стабильности, отсутствие прусской сдержанности и строгости. Нацизм, по его словам, представляет собой «чисто буржуазное явление, последний ядовитый цветок буржуазного мира, характеризующийся византизмом, поверхностным оптимизмом, дилетантизмом, господством и недостаточной трезвостью ».

Никиш находился в подполье до 1937 г., пока не был арестован гестапо и депортирован в концентрационный лагерь, где находился до 1945 г. Став гражданином ГДР, он преподавал социологию в Берлинском университете им. Гумбольдта . После подавления рабочего восстания в 1953 г. он решил перебраться в Западный Берлин, где и провел остаток своих дней.

Особенностью немецкого национал-большевизма в сравнении с остальными теориями немецкой «консервативной революции» был особый интерес к опыту русского большевизма. Вместе с Юнгером Никиш был членом «Общества по изучению советской плановой экономики », а в 1932 г. посетил СССР, где встретился с Карлом Радеком. Национал-большевизм принимает идею классовой борьбы и социальной революции, которая должна освободить рабочего. При этом подчеркивается, что такая революция возможна лишь в контексте национальной революции:

«Только воля к классовой борьбе как политический орган и национальное вместилище воли к жизни освободит народы».

Марксистская идея пролетарской организации класса должна быть расширенна до идеи пролетарской организации всего народа, что должно привести к освобождению национального целого. Внутренняя борьба должна сопровождаться борьбой с нациями-эксплуататорами.

Абсолютным врагом для национал-большевизма на геополитическом уровне является капиталистический либеральный Запад. Отсюда идея Никиша о союзе Германия с СССР (германо-славянский блок «от Владивостока до Флессингена») с целью сокрушения западных буржуазных стран. Подобно Мёллеру ван ден Бруку, Никиш писал в работе «Третья имперская фигура » об «общности судеб» немцев и русских и о необходимости «восточной ориентации» для Германии.

История Европы рассматривается им как борьба «романского духа» (Запад) и «германского духа». Германия по своей сущности не относится к западной цивилизации, поэтому необходимо «провести полное отделение от Запада… В странах Запада к немцам относятся как к неполноценным, на Востоке же они – ведущая сила. Тем, чем был Рим для Запада, должен стать Потсдам для Востока. Мировое господство всего римского прошло, на очереди – Восток ».

Большевизм для Никиша не был тождественен марксизму. Последний был лишь внешней оберткой национальной революции. Революция 1917 г. была поистине русской революцией. Он писал, что если «Вашингтон означает господство недочеловеков и неполноценных», то Москва – «означает рождение нового ордена, нового дворянства». Благодаря тому, что большевизм разрушил буржуазные формы, началось возрождение России, «идущее из глубин первобытных славяно-азиатских инстинктов». Марксизм к этим инстинктам добавил лишь уверенность в победе и осознание собственной миссии, они обеспечили мобилизацию и подъем русской воли к жизни. В соответствии с чаяниями своего народа, Россия стала «тотальным государством», хотя марксизм бы предпочел смести государство полностью.

Идеология национал-большевизма получила свое окончательное оформление в работе Никиша «Третья имперская фигура» (1935). Третья имперская фигура – это рабочий. Данный концепт тесно связан с понятием «Рабочего» у Э. Юнгера. Это новый тип человека, субъект новой эпохи. Для него характерны коллективизм, дисциплина и способность подчиняться. Его свобода есть включенность в работу, способность мобилизоваться. Рабочий Никиша воплощает в себе «прусское начало». Рабочий как третья фигура приходит на смену двум фигурам прошлого – «вечному римлянину» и «вечному жиду». Фигура рабочего утвердит новую форму господства, основанную на имперской идее и подчинении мертвящей техники.

Николай Устрялов

Устрялов в своем политическом пути прошел от либерализма к антилиберализму, что характерно для многих политических мыслителей в России. В студенческие годы он примкнул к партии кадетов (хотя и к их «правому» крылу). Устрялов восторженно принял Февральскую революцию, видя в ней шанс преображения России и дальнейшего национального возрождения (однако позднее оценивал ее как национальный позор и начало распада государства). Октябрь же им расценен как национальная катастрофа, а большевики как фанатики бредовой идеи о мировой революции, для которых Россия – лишь средство для реализации этой идеи.

В Гражданскую войну он оказался в стане Колчака. Будучи сам демократом, Устрялов, как политический реалист, склонял Колчака к установлению диктатуры. После краха Колчака, он приходит к выводу, что большевики в данный момент являются единственной силой, способной сохранить Россию. Большевики, которые стали объединять страну и сражаться с интервентами, в его глазах оказались большими патриотами, чем белые со своими интригами с т.н. «союзниками». Устрялов пришел к выводу, что русский патриот ради России должен поддержать большевиков:

«С точки зрения русских патриотов, русский большевизм, сумевший влить хаос революционной весны в суровые, но четкие формы своеобразной государственности, явно поднявший международный престиж объединяющейся России и несущий собою разложение нашим заграничным друзьям и врагам, должен считаться полезным для данного периода фактором в истории русского национального дела».

В 1920 г. Устрялов эмигрировал в Харбин, где преподавал в Харбинском университете и работал в советских учреждениях Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) . Со временем у Устрялова появляются единомышленники – т.н. «сменовеховцы» (Ключников, Бобрищев-Пушкин, Потехин, Лукьянов и др.) и евразийцы (Савицкий и левые евразийцы, Эфрон, Сувчинский, Святополк-Мирский и др.). Сохранилось письмо Устрялова к Сувчинскому от 1926 года, где он указывает на свою близость евразийству:

«Слывя сменовеховцем, я в действительности ближе к евразийству, чем к недоброй памяти европейскому сменовеховству. Недавно в статье Петра Струве («Возрождение», 7 октября) прочел, что левое евразийство тождественно «национал-большевизму». Кажется, Струве, в известной мере, прав».

Устрялов даже открыто называл себя левым евразийцем, хотя евразийцев считал скорее философами, себя же – политическим публицистом. Что касается «сменовеховцев», Устрялов, хотя и старается держаться от них несколько в стороне, публикуется в их изданиях. Сначала в их первом сборнике «Смена вех » (Прага, 1921), а позднее в «Накануне » и в советском издании «Россия ».

Большевистские лидеры внимательно следили за работами Устрялова. Ленин требовал обеспечить своевременное получение «Смены вех » и «Накануне », а в 1925 г. на XIV съезде ВКП(б) Устрялова упомянул Сталин, затронув идеологию сменовеховства. Устрялова резко критиковали Зиновьев, Бухарин и Рютин.

Приняв советское гражданство, Устрялов посещает СССР в 1925 г. Его интуиции подтвердились, и он увидел, что Россия возвращается в русло своего национального бытия, что происходит «национализация Октября». В 30-е годы Устрялов полностью поддерживал Сталина как государственника, строящего за национальную империю, что было закомуфлированно в тезисе «социализм в отдельно взятой стране». Он также приветствует разгром «ленинской гвардии». По убеждению Устрялова, Сталин открыто в своей политической практике перешел на позиции национал-большевизма. Сталин, по мнению многих исследователей, в свою очередь, был не только знаком с работами Устрялова, но и подвергся их влиянию. Троцкий открыто называл Сталина устряловцем и русским империалистом.

В 1935 г. Устрялов, по-видимому, из-за распространения в Харбине русско-фашистских и антисоветских настроений, теряет работу в университете. В том же году СССР продает КВЖД Японии, что вынуждает его вернуться в СССР. В Москве он преподает в вузах, печатается в «Правде » и «Известиях ». Однако в 1937 г. по ложному доносу о шпионаже в пользу Японии Устрялов был арестован и приговорен к расстрелу.

Учение о государстве устряловского национал-большевизма можно назвать этатизмом . Устрялов полагал, что современное человечество развивается под знаком государственности, поскольку сегодня только государство может стать тем единым целостным началом, которое может скрепить такое многообразное явление, как историческая жизнь народа. В полном соответствии с политическим учением Платона, о котором написал работу, он полагал, что «принцип государственного блага освящает собою все средства». Устрялов, подобно «консервативным революционерам» и евразийцам, понимал государство органицистски:

«…государства – те же организмы, одаренные душой и телом, духовными и физическими качествами. Государство – высший организм на земле и не совсем неправ был Гегель, называя его «земным богом».

Поскольку для государства стремление к расширению является естественным (это требование «исторического духа»), высшей формой государства является империя, объединяющая множество народов. Империя обладает великой культурой, которую характеризует многообразие, «цветущая сложность», как сказал бы К.Н. Леонтьев.

Вообще, Устрялов (вслед за К.Н. Леонтьевым и Н.Я. Данилевским) был убежден, что

«лишь «физически» мощное государство может обладать великой культурой. Души «малых держав» не лишены возможности быть изящными, благородными, даже «героичными», но они органически не способны быть «великими». Для этого нужен большой стиль, большой размах, большой масштаб мысли и действия».

XX век Устрялов называет веком империализма («великодержавия»), когда каждая сильная нация создает свою специфическую империю. Он пишет о германском, английском, американском, турецком и российском империализмах. При этом он осуждает империализм, который относится к окружающим народам презрительно и грабительски. Содержанием истории является столкновение различных империализмов, в результате чего меняется «политический ландшафт» мира. В этом Устрялов видит особую красоту, «печать высшей мудрости» и «приговор исторического духа».

Государство Устрялов рассматривал не только как властный аппарат или управленческую организацию, противопоставляемую обществу, но как организм, который составляют следующие элементы: территория, население, власть .

Территории он придавал наибольшее значение как самой ценной части «государственной души», поэтому его можно считать представителем русской геополитической мысли.

Идеология же вторична по отношению к бытию государственного организма. Это положение было определяющим для Устрялова в его принятии советского режима с его чуждой русской цивилизации идеологией. Если есть власть, народ и территория, то душа государства неизбежно преобразит любую идеологию в «почвенном» ключе, в соответствии с национальным характером. Поэтому Устрялов предрекал «обрусение коммунизма».

Что касается власти, то Устрялов считает форму правления исторически обусловленной. Для Средних веков подходила монархия, для Нового времени – парламентская республика. В XX веке имеет место закат «формальной демократии», т.к. пришли в упадок «идеалы 1789 года». Устрялов указывает на лицемерие современного парламентаризма, который прикрывается «волей народа», т.к. на самом деле политику делает инициативное меньшинство. Поскольку современное общество тяготеет к солидаристским и социалистическим идеологиям, грядет время, когда «формальная демократия» переродится в свою противоположность, индивидуализм XIX века превратится в этатизм XX века.

Грядущий политический строй Устрялов, вслед за О. Шпенглером, называет «цезаризмом». Цезаризм является тоже своего рода демократией, поскольку народ передает власть «инициативному меньшинству», завершенному «инициативнейшей фигурой». Примеры возникающего цезаризма Устрялов находит не только в СССР, Италии, Германии, но даже в Англии и США, которые прикрываются фасадом «формальной демократии».

Будучи этатистом и консерватором, Устрялов был далек от революционного романтизма, он считал, что революционный взрыв следует «предотвращать до последней минуты, не теряя надежды обойтись без него». Но, тем не менее, революция – это, порой неизбежный, факт реальности. Революция есть выявление затянувшейся болезни государственного организма, она есть «вскрытие нарыва», которое необходимо для исцеления. Революция, таким образом, может иметь положительный, катартический характер для государства. Так, русская революция, несмотря на все принесенные ею ужасы, в целебном огне рождает новую Россию,

«которая чается нам свободной от грехов России прошлого, хотя и глубоко связанной с ней единством субстанции, дорогих воспоминаний, единством великой души…»

При этом чтобы революция была подлинной и завершилась зарождением новой государственности, она должна быть народной, и не важно, под какими лозунгами этот народ стоит. Такая революция черпает из глубин народного духа творческие начала для нового строительства.

Схема диалектического развития революции такова: якобинство-термидор-бонапартизм. Якобинство – разрушение старого государства; здесь может царить террор и полный разрыв с национальными традициями. Термидор – период органической контрреволюции. Крайности революции уничтожаются самими революционерами, которые переходят к государственному строительству. Это не возврат назад и отказ от революции, но выявление истинных задач революции, которые были неведомы самим революционерам. Бонапартизм есть синтез якобинства и термидора:

«Он – сгусток подлинно революционных соков, очищенных от романтических примесей утопии с одной стороны и от старорежимной отрыжки с другой. Он – стабилизация новых социальных интересов, созданных революцией… Это – реакция, спасающая и закрепляющая революцию, по речению Писания: не оживет, аще не умрет».

Кроме того, бонапартизм есть синтез дореволюционного государства и послереволюционного государства, или возвращение государства в свое национальное русло, но на качественно новом уровне. «Бонапартом» русской революции Устрялов считал Сталина. Сталинизм она рассматривал как органическую для России форму цезаризма.

Если говорить конкретно о большевистской идеологии, то Устрялов конечно не принимал ее атеизм, материализм, экономический детерминизм и другие положения, но он находил в ней близость христианским ценностям, в отличие от нацизма и фашизма, имеющих, по сути, языческую природу. Это касается идей социальной справедливости, братства, творческого преобразования природы. Устрялов пишет:

«В большевистской воле к новой земле и к новому небу неуклонно набухают все предпосылки подлинно трудового, религиозно-творческого отношения к миру и человеку – в то время как в большевистском интеллекте все еще пузырится и топорщится старый мелкобуржуазный, интеллигентский атеизм».

Сегодня, когда дихотомия «левого» и «правого» более нерелевантна, когда мы наблюдаем окончание все трех политических идеологий Модерна (либерализм, коммунизм, национализм), все более актуальными становятся модели, которые не укладываются в привычные для нас схемы политического анализа: консервативная революция, евразийство, новые правые, идентаризм, альт-райт и др. В этом контексте изучение наследия немецкого и русского национал-большевизма оказывается, на наш взгляд, весьма важным и необходимым для выработки новой политической теории и идеологии.

Примечания

Вообще, Устрялов полагал, что на ранних этапах своего развития государство было связано с племенем, расой, народностью, но в итоге оно приобрело независимое и самодовлеющее значение. Такое государство скорее создает народ, чем народ это государство.

Никиш Э. (вып. 1). – М., 2011. С. 211.

Мы почти не затрагивали в нашей работе вопросы национальной политики в советских республиках, в частности потому, что она была уже предметом исследований многих авторов. Вопросы создания СССР в 1922 г., проблемы местного национализма и борьбы с ним - все это гораздо подробнее изучено, чем проблема русская, остающаяся почти белым пятном на исторической карте. Все, что нам оставалось бы здесь делать, - это поставить в соответствие то, что известно о национальной политике, с развитием национал-большевизма.
Уже с самого начала революции в ряде национальных районов возникли течения, которые можно было бы объединить под общим названием "национал-коммунизма". С одной стороны, эти течения были похожи на национал-большевизм, но с другой - резко от него отличались. Это были леворадикальные националистические течения, которые ставили акцент именно на коммунистической идеологии. Как отмечает один из ведущих исследователей этих течений Ричард Пайпс, национал-коммунисты были людьми радикальных взглядов, присоединившимися к революции из-за убеждения в том, что создание коммунистической экономики само собой поведет к уничтожению национального угнетения. Если национал-большевики видели в коммунизме досадную временную добавку к революционному процессу, которая со временем исчезнет, то национал-коммунисты именно в нем видели главную ценность революционного процесса.

Далее, национал-большевизм защищал интересы имперской нации, оказавшейся в состоянии национального кризиса. Он был средством ее выживания. Национал-коммунизм был орудием молодых наций, только еще становящихся на ноги, для которых революция была повивальной бабкой.
И национал-большевизм, и национал-коммунизм были разными сторонами одного и того же процесса - давления национальной среды на новую общественную систему. Но в отличие от восторжествовавшего национал-большевизма национал-коммунизм был разгромлен. Один из самых резких конфликтов был порожден тюркским национал-коммунизмом. Он связан с именем татарского коммуниста Султан-Галиева. Уже в 1919 г. тот выражал сомнение в том, что всемирная классовая борьба, начатая русскими большевиками, изменит судьбы народов колониальных стран. По его мнению, пролетариат развитых стран по-прежнему заинтересован в сохранении своих преимуществ по отношению к колониальным народам.
Захват пролетариатом власти в промышленных странах будет означать для колониальных народов лишь смену хозяина. Вначале Султан-Галиев относил это лишь к пролетариату западных стран, но впоследствии перенес свои взгляды и на Россию.
Если для многих русских нэп вселил надежды на национальное возрождение России, то для Султан-Галиева он оказался утратой всех надежд на интернациональный коммунизм и утратой веры в то, что пролетариат развитых стран может освободить колониальные народы, ибо для него нэп был, так же как и для многих русских, началом возврата к условиям, существовавшим до 1917 года.

Ему не могло не претить заигрывание в партии с русским национализмом, означавшее для него восстановление прежних национальных отношений в стране, о чем свидетельствует его анонимное высказывание в "Жизни национальностей" в 1921 году. Султан-Галиев предлагает программу, которая должна в корне исключить возрождение русского владычества над народами колониальных стран, хотя бы и в коммунистическом обличье. Он предлагает учредить диктатуру колоний и полуколоний над промышленно-развитыми странами, создать Интернационал колониальных стран, противопоставленный Третьему Интернационалу, в котором доминируют западные элементы. Кроме того, он требует создания мусульманской советской республики и мусульманской коммунистической партии.
Султан-Галиев был арестован по приказанию Сталина в апреле или мае 1923 г. Сталин указывал на него как на предателя. Султан-Галиев был первым ответственным работником-коммунистом, арестованным после революции, а Сталин был инициатором этого ареста, как и инициатором разгрома тюркского национал-коммунизма.
Он же возглавил разгром грузинского национал-коммунизма. Грузия в мае 1921 г. подписала договор с РСФСР, признававший ее суверенным государством, но договор этот остался на бумаге. Как только грузинское коммунистическое правительство приняло собственные законы, Сталин, Орджоникидзе и другие русифицированные грузины, находившиеся в Москве, подняли против Грузии настоящую кампанию. По этим законам жительство в Грузии для негрузин и браки между грузинами и негрузинами ограничивались крупными налогами.
Грузинский вопрос стал одним из центральных в конце 1922 - начале 1923 года 1 . Ленин встал на защиту грузинских национал-коммунистов и даже поставил вопрос о целесообразности роспуска только что созданного СССР. Но благодаря его отходу от дел грузинский "национал-уклонизм" был наголову разбит, а все бывшее грузинское руководство было удалено из Грузии и разослано по разным концам страны.
Оставался самый сильный и теперь уже единственный национал-коммунизм - украинский, с которым Москва постоянно боролась все первые годы революции.
В декабре 1920 г. РСФСР и Украина заключили договор, по которому Украина признавалась суверенным государством, но и этот договор остался на бумаге. В мае 1922 г. правительство Украины подало даже формальный протест против того, что РСФСР выступало в международных отношениях от имени Украины.

После создания СССР в декабре 1922 г. статус Украины продолжал постоянно падать. Видный представитель украинского национал-коммунизма Скрыпник даже косвенно выступил в защиту Султан-Галиева, сказав на совещании в ЦК, что его дело - нездоровый симптом наличия национального неравенства, и, чтобы в корне исключить появление таких дел, надо это неравенство исключить. В 1925-1926 гг. появились новые признаки натиска на национал-коммунизм на Украине. Это проявляется в критике перегибов т. н. украинизации, которая ранее не подвергалась сомнению, на что обращает внимание Мордехай Альтшулер.
Поводом для этого явилась инициатива, проявленная Шумским, наркомом просвещения Украинской ССР, который в беседе со Сталиным потребовал усиленной украинизации государственной и культурной жизни в республике и обвинил существующее руководство этой республики, в особенности Кагановича, в том, что оно намеренно препятствует украинизации. Шумский даже предложил персональные замены в украинском руководстве, с тем чтобы во главе республики стали только украинцы. Сталин в ответ на это направил письмо Кагановичу и другим членам ЦК КП(б)У (26 апреля 1926 г.). Согласившись с рядом тезисов Шумcкого, Сталин обвинил его, в частности, в том, что принятие большинства предложений Шумского вызовет антиукраинский шовинизм среди русских рабочих на Украине, а украинизация по отношению к ним станет формой национального гнета. Сталин обвинил украинскую интеллигенцию в антирусских настроениях. Главным примером явился для него украинский писатель-коммунист Хвилевой, требовавший "немедленной дерусификации". "В то время как западноевропейские пролетарии и их коммунистические партии, - возмущался Сталин, - полны симпатий к Москве, к этой цитадели международного революционного движения и ленинизма, в то время как западноевропейские пролетарии с восхищением смотрят на знамя, развевающееся в Москве, украинский коммунист Хвилевой не имеет сказать в пользу Москвы ничего другого, кроме как призвать украинских деятелей бежать от Москвы "как можно скорее". И это называется интернационализмом!"
2-6 июня 1926 г. состоялся расширенный пленум ЦК КП(б)У по вопросу об ошибках в украинизации, а в подтверждение того, что речь идет об общем изменении политики в национальном вопросе, 9 июня состоялся аналогичный пленум и в Белоруссии, посвященный работе среди интеллигенции. Правда, эти изменения пока еще носят ограниченный и не решающий характер, так что в ответ на обвинение Сталина тот же Хвилевой в 1927 г. еще в состоянии вывести в своем новом романе героиню, разоблачающую лозунг "социализм в одной стране".

Говоря об одном русском интеллигенте, она обвиняет его в принадлежности к тем "интернационалистам", которые охотно говорят о национальном самоопределении, но всюду видят "петлюровщину", не замечая свою "устряловщину".
Наряду с тюркским, грузинским, украинским национал-коммунизмом заслуживает внимания и еврейский. Барух Гуревич замыкает его рамками партии "Поалей Цион", но, видимо, еврейские национал-коммунистические настроения были распространены шире. В этой связи любопытно употребление термина "национал-большевизм" в приложении к настроениям, существовавшим среди части еврейских партийных работников.
Параллельно с национальными тенденциями внутри коммунистического движения на национальных окраинах наблюдается встречный процесс: признание национального характера вновь возникших советских республик частью националистов. Если в русском национал-большевизме, напротив, вначале возникает движение к большевизму внутри национальных движений, а потом уж происходит встречный процесс внутри коммунистической партии, в республиках порядок меняется, и это вполне ясно, ибо там и революция происходит в обратном порядке: вначале в обстановке национального возрождения приходят национальные режимы, которые уничтожаются большевиками, в то время как в России революция вначале происходила под знаком русской национальной катастрофы.

Эти встречные движения нерусских националистов стали называть сменовеховством, хотя уподобление русскому национал-большевизму полностью затемняло прямо противоположный смысл этих движений. Большевистские лидеры пользовались этим умышленно. Так, С. Орджоникидзе утверждал, что сменовеховство наблюдается среди грузинской и армянской интеллигенции"3. Поскольку его открыто обвиняли в Грузии в том, что он служит великодержавным русским интересам как русифицированный грузин, ему было важно свести смысл сменовеховства на общую идею сотрудничества с советской властью. В точности так же следует оценивать утверждения советских источников о наличии "украинского сменовеховства", основанные на факте возвращения некоторых национальных украинских лидеров, например М. Грушевского, или же попытки В. Винниченко войти в украинское правительство в 1920 г.
Судьба внутрироссийского национал-коммунизма была предрешена. Он был побежден усиливающимся национал-большевизмом, чтобы воспрянуть вновь лишь после смерти Сталина.
Гораздо сложнее обстояло дело с национал-коммунизмом в зарубежных коммунистических партиях. С этим можно было бороться, но нельзя уничтожить как украинских или же грузинских национал-коммунистов.
Уже известный нам "национал-большевизм" Лауфенберга и Вольфгейма принял антирусский характер.
Для Устрялова это уже не имело значения, ибо он вдохновлялся самой идеей сотрудничества националистов и коммунистов.
Гамбургские коммунисты утверждали, например, что Интернационал является орудием русского империалистического господства. В связи с этим Второй конгресс Коминтерна в августе 1920 г. направил письмо немецким коммунистам.
"В самой Германии, - говорилось в нем, - Вольфгеймы и Лауфенберги делают все, чтобы отдалить вас от коммунизма. Могучую и героическую борьбу русского пролетариата со всемирным капитализмом они оклеветали как борьбу за мировое господство русских коммунистических партийных инстанций... Они стараются отвлечь германский пролетариат от его революционных обязанностей, заявляя, что они отвергли "превращение Германии в русское окраинное государство".
В докладе о международном положении на IV конгрессе Коминтерна Радек защищался от нападок на Коминтерн как на орудие государственных интересов России: "Интересы российского пролетарского государства суть интересы организовавшегося в форму государственной власти российского пролетариата".
Немецкий национал-коммунизм как организованное движение был все же подавлен всесильным тогда Коминтерном. Но, как и внутрироссийский национал-коммунизм, он вновь дал всходы в послевоенный период, начиная в особенности с 1948 г., после разрыва между СССР и Югославией. Ныне мировой коммунизм - это более не единый блок или лагерь коммунистических стран и партий, не находящихся у власти. При малейшей возможности они вступают друг с другом во вражду, которая может стать глобальной.
У коммунизма есть тенденция становиться коммунизмом национальным, как только он приходит к власти. Таков, видимо, исторический рок коммунистического движения. Отношения русского национал-большевизма и окраинных национал-коммунизмов в Советской России двадцатых годов оказались прототипом будущих отношений между коммунистическими странами.

1 Двенадцатый съезд... См. также речь на съезде Махарадзе, который связывал гонения на грузинских коммунистов с ростом сменовеховства.

Основная мысль национал-большевизма формулируется довольно просто. Революция объявляется закономерным явлением русской истории, а большевики — продолжателями державного творчества России, выразителями русской исконной государственной идеи. Поначалу ленинскую РСФСР, а после 1927 года Советский Союз, национал-большевики объявляют новыми формами существования русского национального дома; их русским патриотам должно защищать и поддерживать, поскольку эти государственные образования выражают и защищают интересы русского народа, обеспечивают его существование и процветание.

В различные периоды советской эпохи вышеуказанная стержневая идея иногда видоизменялась и обрастала разнообразными добавлениями, но анализ любой национал-большевицкой концепции обнаруживает присутствие этой основной идеологической схемы.

Отождествление Исторической России с РСФСР/СССР не является исключительным атрибутом национал-большевизма. В этой категорически ложной оценке национал-большевики сходятся в трогательном единении с западными и российскими русофобами (которым необходимо очернить Царскую Россию, и вообще всякое проявление русского национального самосознания, отождествляя русскую державность с СССР и проецируя на нее советские преступления и мерзости), а также с некоторыми нынешними искренними, но наивными патриотами России (на Западе их теперь называют русскими "либерал-националистами"), для которых как Имперская Россия, так и Советский Союз тождественны и потому одинаково неприемлемы — суть выражение единой ущербной державной этики и должны компенсироваться то ли самоупразднением русской государственности через одностороннее "самоограничение" (по сути, историческую капитуляцию) русских, то ли через строительство новой общественной утопии в России, на этот раз "национально-либеральной".

Первые сигналы национал-большевизма заметны уже в 1920 году, в воззвании генерала Брусилова к офицерам и командованию Белых Армий. Знаменитый и талантливый стратег, в то время уже служивший коммунистам, призывал своих бывших коллег и однокашников прекратить сопротивление Коминтерну и встать на защиту РСФСР от поляков, в тот момент решивших военным путем вернуть Польше утраченное при Богдане Хмельницком и царе Алексее Михайловиче обладание колыбелью русской государственности — Малороссией. Призыв генерала Брусилова, возможно не составленный, а только подписанный им лично, был выпущен с одобрения советской власти, сознательно использовавшей призывы к патриотизму в тех случаях, когда это ей было необходимо или выгодно.

Если национал-большевизм брусиловского воззвания был эмбриональным и конъюнктурным, то год спустя, в 1921 году, уже в эмигрантской среде, появилась более развитая мировоззренческая схема, вылившаяся в движение так называемых "сменовеховцев", среди которых выделялся некий Н. В. Устрялов. В этом движении национал-большевизм уже оснащен тем же аппаратом аргументов, что и сегодня, с одной существенной разницей: коммунизм и советчина на русской земле у сменовеховцев представлены как исторически завершенные явления — вероятность крушения советского строя игнорируется полностью, хотя в те годы зыбкость советской власти была очевидна.

Нынешние национал-большевики, после 1991 года, не могут оперировать аргументами неколебимости советской системы: им приходится их замещать теориями о подрыве СССР: то ли через измену внутри КПСС, то ли по проискам внешних противников, в особенности Америки. Они не могут признать, что советский режим был изначально внутренне обречен, они также игнорируют, что Запад на самом деле не был заинтересован в крушении советской системы в самом СССР, а только проводил политику сдерживания коммунистической экспансии в собственную сферу влияния.

Для врагов России и ее соперников коммунизм оказался историческим подарком, орудием геополитического и экономического развала их противника — вспомним кто, когда и зачем заслал Ленина и его команду в Российскую Империю.

Национал-большевики также не желают признать, что КПСС — стержень Советского Союза, встроенный даже в его основной закон (параграф 6 Конституции СССР в последней редакции) и следовательно, вина в преступлениях советской власти против русских полностью разделяется компартией СССР и ее идейными потомками, вроде теперешней КПРФ, сознательно только сменившей "СС" в прежнем обозначении на "РФ".

Сменовеховцев, несомненно, курировали советские органы разведки и идеологической диверсии. У них были деньги, периодика, возможности просоветской агитации. Однако в белой эмиграции они значительного успеха не имели, хотя и раздували свое значение всемерно. Единичное возвращение в СССР таких знаменитостей как Куприн или Вертинский произошло больше по личным мотивам (конец жизненного пути, желание умереть не на чужбине), а потому эти эпизоды невозможно представлять, как массовое осознание "правоты" сотворенного над Россией преступления. "Смена вех" оказалась уделом нескольких десятков активистов и немногих тысяч из среды миллионов Русского Рассеяния.

С течением времени сменовеховство переросло из гибридного русско-советского патриотизма в чисто советский патриотизм, более не затруднявшийся попытками оправдать коммунистический эксперимент над завоеванной "Октябрем" Россией как "продолжение органичного российского развития". Облик СССР в идеологии сменовеховцев вытеснил облик России, и с национал-большевицких позиций они все больше продвигались в сторону чистого пробольшевизма.

Но национал-большевицкая схема не была заброшена. Она возродилась в известном варианте в СССР, когда был завершен акт "политического мародерства"… Офицерам Красной Армии вернули почти все дореволюционные звания и погоны, одновременно оставляя красные звезды на фуражках, и конечно красные флаги компартии. Война с Германией заставила власть возродить, частично и уродливо, русское национальное самосознание, чтобы с его помощью бороться с врагом. С тех пор изуродованный коммунистической идеологией вариант русского национального сознания существовал в качестве постоянно помыкаемого идейного приживальщика в советской храмине. Однако это ущербное прозябание имело на какой-то короткий срок и продолжительное последствие: в тяжких условиях постоянных окриков из ЦК КПСС немногие герои духа все же смогли использовать формальную терпимость советам хотя бы и ограниченной русскости и предпринять восстановление основ национального сознания России. Примером такого духовного подвига является ныне покойный В. А. Солоухин.

Когда же механизм КПСС остановился, пришлось "перестраиваться", то советские державники, как и в 1941 году, взяли на вооружение русские национальные ценности, теперь уже в качестве основного своего инструмента. Национал-большевизм усилился и превратился в центральную доктрину тех остатков коммунистической номенклатуры, которым по разным причинам не нашлось места за "демократическим банкетом" в Российской Федерации.

Но как и прежде, национальное у национал-большевиков не искренне, а притворное — выборочно цитируя И. А. Ильина, они полностью выговорить его идеи не могут, так же как не могут освоить полноты нашего исторического наследия. Приветствуя, например, кадет русского белого зарубежья, национал-большевики не думают хотя бы из вежливости отказаться от коммунистических красных флагов и звезд, а портреты поляка Дзержинского — сознательно считавшего убийство наибольшего числа русских людей своей миссией — так и висят в кабинетах его служебных наследников, в семьях которых, замечу мимоходом, очень вероятно, тоже числятся жертвы "Железного Феликса".

С самого своего зарождения национал-большевизм сталкивается с острым противоречием. Вся идеология коммунизма — западническая, и документированно русофобская — от Маркса до самого Ленина. Финансирование и распространение революционного движения делалось открытыми и безоговорочными врагами России и русского народа, и все революционные вспышки нашего века, включая и "триумф" 1917 года выводят на враждебных Исторической России инспираторов и исполнителей, в подавляющем большинстве иностранцев. Таким образом, сам замысел, что революционное движение и его кульминация в 1917 году суть национальная идея и продолжение русского государственного творчества — бред, диаметрально противоположный историческим фактам.

Поэтому национал-большевики предпочитают трактовать РСФСР/СССР как данность своей исторической программы, а Ленина — как "великого человека", не углубляясь даже слегка в детали этих двух своих кумиров. Если же национал-большевика заставить полемизировать на тему революции и революционеров, то в хаосе повторяемой в качестве заклинаний советской агитки проступит давно затасканная ложь и клевета по адресу Государя и Государыни, дворян и офицеров, Церкви, "буржуазии" и т. п. Неприкосновенными остаются мифический "пролетариат" (батраки, чернорабочие, "социально близкие") и партия коммунистов со своими нерусскими вождями. То есть, коммунистическая революция для национал-большевика категорически священна, и любая его попытка доказать, что 1917 год является не захватом и ломкой, а "продолжением державного строительства Исторической России", сразу раскрывает сущность национал-большевизма — как антирусской идеологии, пытающейся выжить, притворяясь патриотической.

То же происходит с фактологией общественных преступлений советской власти: Гражданской войны, гонения на русское православие, концлагерей, истребления русской национальной аристократии и интеллигенции, уничтожения русского крестьянства, превращение русского рабочего в государственного раба, истребления казаков, гонения на все исторические сословия России, ломки и коверканья русской культуры — все эти прекрасно известные, вещественно доказанные действия (купальный бассейн на месте храма Христа Спасителя, к примеру) вызовут в лучшем случае: "произошли ошибки" — сквозь стиснутые зубы — с последующим кликушеским кукареканьем по поводу советских "достижений" — индустриализации, космоса, атомного оружия и т.п. Как будто Царская Россия была страной каменного топора, и без коммунистической революции никогда бы не достигла того сомнительного по качеству прогресса, который приписывают себе большевики.

Особенно нагло и кощунственно звучит приравнивание красных к белым (то есть Троцкого и Сталина к Деникину и Колчаку) — дескать красные "тоже воевали за Россию". Где и когда в лозунгах Красной Армии кроме марксизма и классовой ненависти звучали еще и русские патриотические темы, национал-большевики конечно указать не могут. Также как и обсудить национальный состав органов ВЧК, "вклад" латышских стрелков в создание РСФСР, контрактные карательные отряды из китайцев в "рабоче-крестьянской" (не народной, а классовой) армии коммунистов.

"Примирение" красных с белыми, якобы во имя гибнущей России, тоже из набора демагогии национал-большевизма. Нигде в этой лицемерной затее не говорится о раскаянии красных, о том что очевидная возможность гибели России есть следствие именно коммунистического ига. В "примирении" коммунисты не предлагают смиренно трудиться над исправлением причиненного ими зла отечеству, под идейным руководством, например, РОВСа, или Имперского Союза-Ордена; а напротив — "примирение" предполагает, что белые должны включиться в борьбу за Россию (советскую) под общим руководством коммунистов. Так что под видом "примирения" предлагается идейная капитуляция белых (победителей в историческом испытании) перед красными (исторический экзамен провалившими).

Так же лицемерно окрашено в красный цвет требование "не вычеркивать" коммунизм из истории России, причем под "невычеркиванием" подразумевается не вечная память жертвам коммунизма, или необходимость лечить на века изуродованное тело России, а оправдание и восхваление коммунистов и их "достижений" (неужто лагерной системы на Колыме?, а может быть Соловецкого Лагеря Особого Назначения?). О, если можно было бы действительно "вычеркнуть" советчину из истории русского народа, сделать ее "небывшей"! Но не о таком вычеркивании пекутся коммунисты в облике "патриотов". Под "невычеркиванием" они подразумевают хвалу, одобрение, моральное подчинение изначальным ценностям советского коммунизма.

В наборе агитпропа национал-большевиков особое место занимает тема "победа над фашизмом" и "защиты России" во время Второй Мировой войны. Для национал-большевиков желательно свести весь советский период — от Ленина до Черненко (Горбачев не в счет, его уже не считают "советским") — к четырем годам, от июня 1941 до июня 1945. Война с гитлеровской Германией коснулась всех жителей СССР; советский агитпроп прочно оборудовал ее события набором мифов, в котором самым видным является "ключевая роль коммунистов и ВКП(б)" в победе над беспощадным и грозным противником (на самом деле, например, будущий надсмотрщик ЦК КПСС по идеологии М. Суслов удрал из Севастополя при приближении Вермахта).

Конечно, как во всякой мифологии, вымыслы не выдерживают анализа своих настоящих истоков: если бы революция в России не победила, то наверное не было бы вообще Гитлера и гитлеризма, а без гитлеризма не произошла бы и война. Захват коммунистами России спровоцировал появление гитлеризма, дал Гитлеру идеологический заряд; таким образом, советская власть своим собственным существованием вызвала тот дух кровавой бойни, от которого русский народ не оправился до сих пор.

Будучи демагогическим по существу, национал-большевизм боится и избегает логического анализа своих позиций, предпочитая действовать разными вариантами крика площадных эмоций. Так поступал еще первый государственный преступник, вождь коммунистов Ленин.

Особенную проблему для национал-большевизма представляет наличие русской Белой эмиграции, физических и духовных потомков Белых воинов, рассеянных по всему миру, сохранивших в течение нескольких поколений веру и верность России. Они являются живым примером чистого русского патриотизма, не зависящего от советчины, не поющего дифирамбов "вождям", считающего революцию 1917 года величайшей трагедией и злом, а не "продолжением" державного развития России.

Русское Белое зарубежье имеет множество единомышленников в отечестве, его престиж — как наследника Белого Движения — высок и растет далее, и по мере своего прозрения русские патриоты со здоровым гражданским и национальным сознанием получают возможность использовать на благо национального возрождения все то, что с такой любовью и таким усердием собирали и берегли для России ее дети, рассеянные по всему миру.

По сущности своей притворной ориентации национал-большевики вступают в контакт с белыми — как в самой России, так и вне ее. За границей, по целому ряду причин, национал-большевикам легче маскировать свое истинное лицо; часто они это делают, используя показную православную набожность, и елейно рассуждают о духовности (от которой им по сути также далеко, как и до солнца). Делают они это для того, чтобы втереться в доверие белым, по возможности перехватывая в свои руки связь зарубежных русских патриотов с Россией. Заодно национал-большевикам желательно показать, что русское Белое зарубежье как бы санкционирует советский патриотизм: ведь приезжающие в Россию белые, именно как белые, оказываются в залах, где нагло висят красные флаги — знамена концлагерей и расстрельных подвалов ВЧК — получается, что советчина приемлема даже для потомков Белой гвардии, а уж для бывших советских граждан она должна быть тем паче милой, нужной и обязательной...

А острые протесты белых посетителей по этому вопросу национал-большевики вежливо, но неизменно игнорируют.

Вместе с этим ведется тихая, но систематическая дискредитация белых и русской Белой эмиграции внутри самой России. Используются разнообразные способы, например культивирование классовой ненависти к "чужакам", "буржуям", "изменникам родины". Недавно в национал-большевицкой прессе широко распространялись статьи со списками имен из парижского масонского архива 1940-х годов, в которых перечислено несколько тысяч масонов в русскоязычном обществе Франции. В этом перечне малоизвестных и непроверенных фамилий, на добрую треть даже не русских, заметен один-другой десяток более громких имен — это на миллионы русских эмигрантов во всем мире. Пытаются создать впечатление у неискушенного читателя в России, что белая русская эмиграция насыщена вольными каменщиками и, следовательно, ей верить и идейно сочувствовать нельзя. Национал-большевики и пропагандисты не знают, или умалчивают, что их излюбленное большевицкое "товарищ" пришло к социалистам и революционерам как раз из масонских лож, где этим словом обозначают вторую, основную, из трех степеней посвящения: ученик, товарищ, мастер.

Следует задуматься над психологией людей, пропагандирующих национал-большевизм. Один из типов этой категории — профессиональный агитатор, наглый лгун, выполняющий заказ. По разным причинам ему не удалось пристегнуться к "демократическому" поезду, а советизм в чистом виде уже давно не респектабелен. Вот он и служит бредовой по сути идее, сочетающей такие противоположности, как "царь" и "советы". Другой тип — искренне верит в нелепицу национал-большевизма, тем самым оправдывая насилие, совершенное над своим собственным народом, может даже над собственными близкими родственниками. Так как коммунизм и любая форма национального сознания по логике радикально несовместимы, то те, кто пытается это сделать, мыслят вопреки реальности — а это клиническое определение сумасшествия. Сознательные национал-большевики — или лгуны, или умалишенные, и это не аргумент в споре, а психологический диагноз.

Необходимо указать и на особенный нравственный смысл национал-большевизма и всякого оправдания советчины вообще. Оправдание преступной и антинародной системы тем самым является моральным соучастием в коммунистических и советских преступлениях. Оправдывающие СССР национал-большевики становятся моральными соучастниками и убийства Царственных Мучеников, и преступления Павлика Морозова, и разрушения храмов, и гонений на верующих, и раскулачивания, и Гулага, и прочих несметных мерзостей социалистической тирании.

Реальной политической перспективы у национал-большевизма не имеется. Тем, кто надеется как-то под крылом этого мировоззрения "использовать" коммунистов, следует помнить, как Ленин и К° расправились в свое время со своими союзниками эсерами — а между партией эсеров и партией коммунистов было очень много идейной совместимости… Ошибаются и те, кто надеется использовать национал-большевизм как промежуточное идейное состояние от советизма к истинному русскому патриотизму. Настоящие русские патриоты, светлая надежда России, не нуждаются в таком идейном "мостике", а те, кто до сих пор погряз в советчине, не представляют настоящей ценности для отечества: идейно они — люмпен-пролетарии, с которыми все равно создать ничего путного невозможно. Так зачем эти "совки" для России? Пусть и месят свой советский навоз. Все кто умен, кто честен и кто смел — уже сделали свой выбор. Как государственная идея национал-большевизм уже мертв.

Однако до поры до времени еще надо помнить, с чем мы имеем дело. Национал-большевики все еще шипят, кликушествуют, пытаются поправлять СССР, клевещут исподтишка на Белую гвардию, рядятся в ризы патриотов и поборников Исторической России. Перефразируя один гнусный лозунг, они — "дети Чапаева, которые хотят сойти за внуков Суворова", чтобы и в грядущей России по-советски задавать тон, чавкать у редакционных кормушек, безбедно существовать, вещать о "русскости" колхозов и стахановщины. Но грядущая Россия — не СССР и не жалкая Российская Федерация. В истинно патриотическом русском будущем для национал-большевиков места нет, так же как и для "западников", по самой природе вещей. А нам сегодня просто нет нужды пачкаться взаимодействием с вымирающими рептилиями советского агитпропа и с безнадежно умалишенными последователями "советской" (то есть нерусской ) России.

Владимир Беляев

Национал-большевизм

(Ответ П.Б. Струве)

Из всей обширной критической литературы, посвященной «национал-большевизму», статья П.Б. Струве в берлинском «Руле» представляется наиболее примечательной. Она сразу берет проблему в корне, выдвигает самые существенные, самые серьезные возражения, формулируя их выпукло, лапидарно и изящно. В ней нет ничего лишнего, но главное, что можно сказать против оспариваемой позиции, исходя из ее же собственного отправного пункта («имманентная критика»), - ею сказано.

Тем отраднее констатировать ее внутреннее бессилие по существу опровергнуть национал-большевизм в его основных утверждениях. Даже и наиболее, казалось бы, веские, наиболее убедительные на первый взгляд аргументы, по-видимому, неспособны поколебать этой точки зрения, завоевывающей ныне все более широкие симпатии в стане русских патриотов.

Разберемся в интересующей нас статье.

Решающая ошибка П.Б. Струве состоит в том, что он смешивает большевизм с коммунизмом. Исходя из этого невероятного и недосказанного им отождествления, он и получает легкую возможность утверждать «абсолютную и объективную антинациональность большевизма».

Я готов согласиться с П.Б. Струве, поскольку острие его полемики направлено против ортодоксального коммунизма. Едва ли реже, чем моим нынешним политическим противникам, приходилось мне самому подчеркивать чрезвычайную экономическую вредоносность коммунистического режима в современной России (эта сторона примиренческой позиции уже отмечалась в критической литературе: ср… напр., статьи Пасманика в «Общем деле» и проф. Ященко в № 5 «Русской Книги»). Струве совершенно неправ, заявляя, будто национал-большевизм, увлекшись государственным фасадом Советской России, склонен «идеализировать весь ее строй» (т. е., очевидно, включая и социально-экономическое экспериментаторство?) Этого никогда не было и не могло быть.

Но ведь в том-то и дело, что советский строй не только не исчерпывается экономической политикой немедленного коммунизма, но даже и не связан с нею органически и неразрывно. Сам Струве несколькими строками ниже говорит о большевизме как о «государственной системе», представляющей собою «чистейшую политическую надстройку без экономического базиса или фундамента». Таким образом, необходимо признать, что качество «абсолютной и объективной антинациональности» присуще не большевизму, как таковому, а лишь той экономической политике, которую вела большевистская власть в период гражданской войны в неоправдавшемся расчете на близкую мировую революцию.

Однако общая обстановка заставила ее изменить систему своей экономической политики. Пришло время, когда хозяйственная опустошительность социального опыта уже не может более компенсироваться никакими политическими успехами революционной власти. Государство затосковало по хозяйству. На наших глазах происходит то тактическое «перерождение большевизма», которое нами упорно предсказывалось вот уже более полутора лет (см. хотя бы мою статью «Перспективы» в сборнике «В борьбе за Россию»), и ориентация на которую есть один из основных элементов национал-большевистской идеологии и тактики. Коммунизм из реальной программы дня постепенно становится своего рода «регулятивным принципом», все меньше отражающемся на конкретном организме страны. Советская власть капитулирует в сфере своей экономической политики, - какими бы правоверными словами эта капитуляция ни прикрывалась ее официальными представителями.

Совершенно верное указание на национальную вредоносность коммунизма бьет, таким образом, мимо «примиренцев», поскольку они утверждают (а жизнь подтверждает), что большевизм эволюционно принужден будет во имя сохранения своей «эффектной политической надстройки», нужной ему для мировых целей, ликвидировать хозяйственно не оправдавший себя «базис» насильственного, «азиатского коммунизма». Тем самым и фасад мало-помалу утратит свою кажущуюся «призрачность» и обманчивость.

При этом для нас имеют лишь второстепенное значение мотивы, которыми руководствуется советская власть в своей «эволюции». П.Б. Струве правильно подчеркнул в первой своей статье наше утверждение: большевизм может осуществить известную национальную задачу вне зависимости от своей интернационалистической идеологии.

Другой вопрос - удастся ли советской власти в тяжелых условиях современной русской жизни перевести страну на «новые хозяйственные рельсы». Но что она принуждена «искренно» и всеми силами стремиться к этому, - сомнений быть уже не может. Равным образом ясно, что это ее устремление - объективно в интересах страны. Следовательно, оно должно встретить активную поддержку со стороны русских патриотов. Другой же путь - «возврат к капитализму» через новую политическую революцию - при данной обстановке несравненно более эфемерен, извилист и разрушителен.

Государственная «надстройка» имеет самостоятельный корень и самодовлеющее значение. Государственная мощь созидается духом в еще большей мере, нежели материей; тем более, что здоровый дух в конечном счете неизбежно дополняет себя и материальной мощью - облекается в золото и ощетинивается штыками. Вообще говоря, терминология марксизма, которой зачем-то пользуется П.Б. Струве в нашем споре, совсем не идет к делу и лишь напрасно затемняет проблему. Ни для него, как для участника «Вех», ни для меня, как их воспитанника, не может быть сомнения в огромной и творческой ценности самого начала государственной организации, как такового. В социальной жизни «надстройка» может подчас сыграть созидательную и решающую роль. Она не есть непременно нечто вторичное и производное, фатально предопределенное фундаментом. Она может сама обрести базу, причем нет математически установленного соотношения между данной конкретной надстройкой и определенной конкретной базой. В творческих поисках экономической основы государственное здание может само себя трансформировать. Нет надобности его во что бы то ни стало разрушать до тла, чтобы не очутиться перед сплошной грудой развалин без всякого фундамента и без всякой постройки вообще. Спасение приходит часто через «политику», через «фасад» - так сказать, сверху, а не снизу. Как же игнорировать политическую организацию, которую сумела выковать наша революция, только на том основании, что до сего времени эта организация сочеталась с утопической и вредной системой хозяйствования?

Не могу не признаться, что с моей точки зрения правительства Львова и Керенского, в полтора года доведшие (пусть невольно) страну до полного государственного распада методами своей политики, едва ли не в большей степени заслуживают названия «абсолютно и объективно антинациональных», нежели большевизм, сумевший из ничего возродить государственную дисциплину и создать хотя бы «эффектный фасад государственности». Для начала и это бесконечно много. Через мощную, напряженно волевую власть, и только через нее одну, Россия может прийти к экономическому и общенациональному оздоровлению. Какой же смысл расшатывать в таких муках создавшуюся революционную власть, не имея взамен никакой другой, - да еще тогда, когда наличная власть делает героические усилия восстановить государственное хозяйство, хотя бы путем постепенного возвращения к «нормальным условиям хозяйственной жизни», до сих пор ею по принципиальным соображениям уничтожавшимися?

Я понимаю «формальных демократов» и радикалов-интеллигентов старого типа в их органической ненависти к «московским диктаторам». Эти по своему цельные, хотя и мало интересные люди еще долгое время останутся в России профессионалами подполья и перманентными обитателями Бутырок. Но разве место в их рядах или рядом с ними тем, кто так чуждается «дореволюционной интеллигентщины» и постиг до конца логику государственной идеи?

Пусть конечные цели большевиков внутренно чужды идеям государственного и национального могущества. Но не в этом ли и заключается «божественная ирония» исторического разума, что силы, от века хотящие «зла», нередко вынуждаются «объективно» творить «добро»?..

Откровенно говоря, меня прямо поражает утверждение П.Б. Струве, что «события на опыте опровергли национал-большевизм». Мне кажется - как раз наоборот: события покуда только и делают, что подтверждают его с редкостной очевидностью, оправдывая все наши основные прогнозы и систематически обманывая все ожидания наших «друзей-противников». Идеология примиренчества прочно входит в историю русской революции. Кстати, простая хронологическая справка опровергает догадку Струве о причинной зависимости этой идеологии от эпизодических большевистских успехов на польском фронте: определяющие положения национал-большевизма, тогда уже «носившиеся в воздухе» и проникавшие к нам из глубин России, были мною формулированы печатно в феврале 20 года, а устно и предположительно (ближайшим политическим друзьям) - еще раньше, в последние месяцы жизни омского правительства. Будучи внутренно обусловлена анализом русской революции, как известного сложного явления русской и всемирной истории, идеология национал-большевизма внешне порождена приятием результата нашей гражданской войны и открыто выявлена за границей в связи с ликвидацией белого движения в его единственной серьезной и государственно-многообещавшей форме (Колчак-Деникин). Струве прав, признавая, что это течение «родилось из русской неэмигрантской почвы и отражает какие-то внутренние борения, зачатые и рожденные в революции». Дни польской войны дали ему лишь яркий внешний пафос, естественно потускневший после ее окончания, но сделавший свое дело, широко распространив лозунги и проявив лик народившегося течения. Логическое же его содержание было нисколько не поколеблено неудачным исходом польской войны. Дальнейшие события - крушение Врангеля, сумевшего лишь обеспечить Польше рижский мир, явное обмельчание и абсолютное духовное оскудение дальнейших белых потуг (ср. позорище нынешнего Владивостока), и, главное, начавшаяся тактическая эволюция большевизма - все это лишь укрепило нашу политическую позицию и обусловливало ее успехи в широких кругах русских националистов, заметно разочаровавшихся в эмигрантской «головке».

Мы никогда не ждали чуда от нашей пропаганды и не прикрашивали безотрадного состояния современной России. Приходилось выбирать путь наименьшего сопротивления, наиболее жизненный и экономный при создавшихся условиях. Нельзя было не предвидеть всей его тернистости и длительности, но выбора не было.

Пусть П.Б. Струве перечтет статьи своих единомышленников за последний год и сравнит их с литературой национал-большевизма: кто проявил большую трезвость, большее чутье действительности, и кто обнаружил больше политического «сумбура»? Кто сумел установить известную историческую перспективу, и кто фатально принимал всех мух за слонов, настоящего-то слона так и не удосужившись приметить?..

Наконец, что же противопоставляется самим Б.П. Струве отвергаемой им политической тактике? - Неясно. - «Сумбурно». Дразнящая «апория» на самом интересном месте, как в ранних диалогах Платона.

Впрочем, в «Размышлениях о русской революции» высказывается такой прогноз-императив: «Русская контрреволюция, сейчас смятая и залитая революционными волнами, по-видимому, должна войти в какое-то неразрывное соединение с некоторыми элементами и силами, выросшими на почве революции, но ей чуждыми и даже противоположными» (с. 32).

Эта туманная фраза (сама по себе дающая материал и для выводов в духе национал-большевизма) получает известное разъяснение в анализируемой статье из «Руля». И это разъяснение делает ее в моих глазах уже совсем неприемлемой. «Некоторые элементы и силы» - это, очевидно, прежде всего красная армия, которую П.Б. Струве и рекомендует использовать непосредственно в целях контрреволюции, т. е. направить ее против большевистского режима в той революционной борьбе, которую должны с ним вести национальные силы.

Этот рецепт при современной политической конъюнктуре явно неудачен: в лучшем случае он утопичен, а в худшем - антинационален и противогосударственен. Если он имеет в виду безболезненный и «в полном порядке» акт выступления красной армии (со всеми ее курсантами) против нынешней русской власти, во имя определенной идеи или определенного лица, - то он просто «лишен всякого практического смысла», и из него, как из наивной фантазии, «нельзя извлечь никаких директив для практических действий», даже при признании его «теоретически правильным». Если же он стремится разложить красную армию теми методами, какими в свое время большевики разлагали белую, - он национально преступен и безумен, ибо разрушит те «белые принципы», которые, по меткому замечанию Шульгина, переползли-таки за линию красного фронта в результате нашей ужасной, но поучительной гражданской войны. Я убежден, что именно П.Б. Струве должен понимать лучше других всю безмерную опасность внесения революции в красную армию, всю недопустимость новой демагогической дезорганизации русской военной силы. Зачем же бросать недоговоренные лозунги и двусмысленные рецепты? К чему этот рецидив красной большевистской весны?

Момент конфликта революции с «некоторыми элементами и силами, выросшими на ее почве, но ей глубоко чуждыми», еще далеко не настал и пока что он даже не обрисовывается впереди. Напротив, в данный момент наблюдается скорее своеобразное взаимное сближение этих двух факторов современной жизни России. Нет смысла искусственно вызывать или форсировать их конфликт, - гораздо более целесообразно добиваться возможно большего органического или даже механического приспособления революции к национальным интересам страны, хотя бы формально и внешне победа осталась за интернационалистической революцией, хотя бы лозунги ее были по-прежнему внешне противоположны началам национализма и государственности. И та сторона национал-большевизма, которую Струве неправильно называет «идеологией национального отчаяния», как раз и учитывает известную полезность революционной фирмы в «защитных» государственных целях. Не совсем для меня понятная ссылка на «чудовищное лицемерие и маккиавеллизм» такой точки зрения не может служить ее убедительным опровержением. Тем более, что ведь сама-то революция «субъективно» действует здесь без всякого лицемерия и маккиавеллизма. Следовательно, известные и чисто конкретные результаты (хотя бы они были и очень далеки от заправской «мировой революции») могут быть достигнуты. Для патриота же все действенные пути сохранения и восстановления родины, мыслимые при данных условиях, должны быть сполна использованы.

Тактика национал-большевизма столь же осмысленна, сколь ясна и внутренно цельна его идеология.